— Рынок венчурных инвестиций в США стабилизовался. Все меньше игроков хотят рисковать и реже инвестируют на ранних стадиях. Это кризис?
Я не думаю, что это кризис, я думаю, что это рационализация. В 2013 — 2015 годах было много иррациональных инвестиций, и не только на seed-стадии, но и в целом. А проще говоря, совершалась масса откровенно глупых сделок.
Это не самая плохая тенденция, просто инвесторам сложно выбрать среди моря проектов верный. Очень много «шума». На мой взгляд, это хорошее явление. Да, идет снижение инвестиций на ранних стадиях и кажущееся увеличение на более поздних стадиях.
Но на самом деле, даже если ты и достигаешь поставленных результатов на стадии А, то инвесторы все равно ведут себя более консервативно и неохотно вкладываются. Если у тебя крутая компания, то ты просто поднимешь денег позже. Но из-за осторожности поиск инвестиций растягивается — компаниям нужно быть всегда в хорошей форме.
Однако это правильно, потому что основатели стали более аккуратно относится к деньгам и к ведению бизнеса, а не только делать акцент на привлечении инвестиций. Ведь как это происходило раньше? Они находили деньги, лажали, а затем спокойненько привлекали средства через дополнительный раунд. Сейчас так уже не получится.
— В какие стартапы вкладывается 500 Startups и как изменился фокус за последние 5 лет?
Мы поровну вкладываемся в проекты b2b и b2c. Раньше мы много инвестировали в e-commerce, а сейчас нам интересен fintech, digital health, SaaS. Фокус меняется каждый год. Например, три года назад многие инвестировали в маркетплейсы, но теперь я такого не сделаю.
Два года назад все инвестировали в доставку еды по запросу, сейчас так никто не поступает, потому что это высококонкурентный рынок и для новой компании места может просто не найтись. Для меня важно понимать не только тренды, но и оценивать саму компанию и проблему, которую она решает.
С другой стороны, я могу проинвестировать доставку еды или e-comerce-проект, но вероятность дальнейшего привлечения денег этим проектом очень мала. Впрочем, если команда хорошая и рынок по-прежнему перспективный, я, скорее всего, вложусь. Когда даешь деньги на ранней стадии, ты должен быть в курсе общемировых трендов, но не следует руководствоваться выбором нравится/не нравится. Вкусовщине здесь не место.
— Сейчас много обсуждают Digital health. Повлияла ли как-то на рынок история с Элизабет Холмс (предприниматель, которую назвали «Джобсом в юбке», собрала 400 миллионов долларов инвестиций в компанию Theranos, обещавшую проводить анализы крови по нескольким каплям. Сейчас стартап проходит проверку SEC и Минюста США на предмет качества исследований, возможно уголовное расследование)?
Честно говоря, я немного знаю об этом. Элизабет Холмс — это очень умная женщина, и Theranos — компания, которая прошла путь из грязи в князи. Но их проблема в том, что, по видимости, основная их технология не работает и переоценена. Если ты пиаришь что-то, что переоценено, то приходится многое скрывать. Я не представляю, как бизнес может пережить такое.
Я понимаю цель и миссию, для чего они это делают. К сожалению, они не смогли довести свою разработку до заявленного уровня. Но на сферу эта история никак не повлияла. Здравоохранение — 1,6% ВВП США, рынок по-прежнему большой и сложный (страховки, госпитали, врачи и т. д.), много разных игроков, контрагентов и регуляторов — медицинским стартапам приходится сложно. Тем не менее, сфера, безусловно, очень интересная.
— В марте вы запустили микро-фонд в Канаде. Не собираетесь такой же в России запускать?
У нас есть микро-фонды во многих странах — в Тайланде, Малайзии, Сингапуре, Южной Корее, Японии и Канаде. Обычно это происходит так — сначала мы ищем человека, обращаясь ко всем на рынке: «Эй, вы знаете кого-то из этого региона, кто погружен в стартап-среду? Сильного предпринимателя, которому мы сможем доверять?».
На втором этапе мы ищем любые возможности выхода на административный ресурс, крупные корпорации, чтобы быстро собрать деньги. Но на самом деле каждый из этих микро-фондов — эксперимент. Они как стартапы, постоянно в поиске средств и проектов для инвестирования. Некоторым это удается лучше, у других — более сложный рынок. Сложность в том, чтобы организовать поток проектов на сделки и найти средства от больших компаний. В России тоже можно попробовать.
— Считается, что в России много проектов, для которых нет рынка. Как, на ваш взгляд, можно исправить эту проблему?
Такая ситуация есть на каждом рынке, не важно, российский он или нет. В Корее и Японии тоже есть такая проблема, когда у команд большой технический опыт, но совершенно отсутствует бизнес-опыт. Вы показываете, насколько крута технология, но при этом нет понимания, для чего её применять. Я, как VC, думаю: «Клевая разработка, но какую проблему покупателей она может решить?».
Если у меня нет ответа на вопрос, значит это проект. В России суперталантливые инженеры-разработчики, но из-за этой силы вы не видите, как это можно перевести в рынок. Ну, построил ты эту штуку, а кому она теперь нужна? США в этом плане более сбалансированы, но в Кремниевой долине по-прежнему много разработок, для которых нет рынка. В то же время, у нас больше людей с маркетинговым и продажным опытом.
— Может быть, с этим помогут вузы?
На мой взгляд, MBA и бизнес-школы не помогут. Даже в США ни одна школа не даст вам понимания, как делать бизнес. Может быть, так даже хуже, потому что вы узнаете, как делать бизнес в большой компании, но вы не будете знать, как вести дела в стартапе.
Бизнес-школы хороши, когда у вас уже есть 10 тысяч человек в команде. До этого момента лучше даже не изучать это направление. Тут только опыт поможет.
— То есть разработчикам нужны люди из реального бизнеса?
— Я думаю, любой бизнес-опыт подойдет.