Интервью с Галиной Тимченко готовилось для проекта . В ходе беседы, которая состоялась в начале марта, главный редактор «Ленты.ру» рассказала о том, с чего начиналось и как развивалось ее издание, ставшее к 2014 году крупнейшим онлайн-СМИ страны. 12 марта Тимченко, возглавлявшая «Ленту» на протяжении десяти лет, была уволена со своего поста по решению владельца издания, бизнесмена Александра Мамута. theRunet.com публикует интервью бывшего главного редактора без изменений, снабдив текст необходимыми примечаниями.
По мнению Галины Тимченко, самоцензура в интернете сильнее любой цензуры. Власти вмешиваются в работу интернет-изданий, принимая законы, которые позволяют блокировать сайты. Однако, хотя эти законы и осложняют работу онлайн-СМИ, назвать их применение вмешательством в контент нельзя. При этом в дальнейшем попытки законодательного ограничения работы СМИ сохранятся, считает Тимченко.
Говоря о взаимодействии с новым инвестором, Галина Тимченко признает, что ее отношения с Александром Мамутом складывались тяжело, а в существовании «Ленты.ру» внутри холдинга были некоторые «внутренние противоречия». Тем не менее, в марте 2014 года Тимченко заявляла, что отношения с новым владельцем только начинали выстраиваться, и говорить о том, насколько хорошо «Лента» войдет в структуру активов Мамута было рано.
theRunet.com: Как вы начали работать в «Ленте.ру»?
Галина Тимченко: Это было после кризиса 98-го года, и наши зарплаты в «Коммерсанте» упали примерно в пять раз. Единственным хорошим следствием этого было то, что мы все очень сильно постройнели, потому что ели мы раз в день и только гарнир и ходили пешком, поскольку не было денег на транспорт.
Поскольку я тогда остро нуждалась в деньгах, мне коллега из «Коммерсанта» сказала: «Ты знаешь, есть такой вот Антон Носик, он делает какую-то ленту, я не знаю, что это значит, но пойди поговори с ним».
Я пришла к Антону Борисовичу Носику, и он взял меня на работу примерно за три минуты. За это же время он успел напоить меня до бессознательного состояния и спросил, есть ли в «Коммерсанте» еще такие люди, как я. Вообще, за три минуты напоить голодного человека большого труда не составит. Носик предложил мне 50 грамм коньяку, и я «улетела». И привела в «Ленту.ру» еще трех человек из «Коммерсанта».
Какая главная задача перед вами стояла?
Антон Борисович говорил всегда, что когда на Страшном суде будут спрашивать, что вы такого делали, объясняйте просто: В мире ежедневно происходит несколько тысяч событий. Ни один человеческий мозг не в состоянии это воспринять. Вы должны отсеять события, понять, какие из них важные и общественно-значимые, какие из них интересные, и сделать из этих событий новостную картину дня, такую, чтоб без каждого из этих событий день был неполон. Вот и все. Мы делали новостную картину дня. Так оно на самом деле и осталось.
Насколько изменилась «Лента» с того времени?
Категорически. «Лента» 99-го года состояла, по-моему, из трех больших рубрик и трех маленьких. Мы писали в среднем 30 новостей в день. Это очень смешно сейчас выглядит. И писали только в одном жанре — новостной заметки. О фотовизуальной составляющей, конечно, речи не шло. То, что мы делали с фотографиями, было очень тупое и очень примитивное иллюстрирование. Притом, что в этом тоже был какой-то прорыв, потому что «Лента» была и остается до сих пор единственным интернет-изданием, которое иллюстрирует каждую заметку. У нас не бывает заметок, не иллюстрированных фотографией, или видео, или инфографикой, или картинкой — все что угодно. Где-то с 2001 мы начали потихонечку осваивать другие жанры, и «Лента» стала вполне себе «монстром». Мы научились всему.
С какими трудностями и кризисами вы столкнулись за это время?
Во время экономического кризиса 2008 года нам полностью заморозили бюджет. А мы уже тогда находились технически в таком состоянии, что через полгода могли рассыпаться на кусочки. «Лента» очень долго работала на движке 1999 года рождения, который сделал Максим Мошков, основатель знаменитой библиотеки Мошкова. По-моему, он за ночь или за двое суток сделал движок, и мы работали на нем 7 лет. И мы понимали, что движок был похож на одеяло в заплатках, и что мы в любом случае рассыпемся. Мы как раз начали осваивать новые жанры, начали потихонечку писать лонгриды, делать что-то с фото, и в этот момент нам заморозили практически весь бюджет.
В таком состоянии мы сидели три года, и это очень сильно отодвинуло нас назад. В какой-то момент мне показалось даже, что конец близок. Я помню, рисовала панические презентации для начальства. Первая страница презентации — прекрасный корабль, на который смотрел с берега миллионер, на втором слайде на этом корабле было написано слово «Титаник». Потому что на самом деле, как я говорила тогда, «Титаник» был очень хорошим судном. Но только швы были слабо заварены, и команда была очень маленькая.
И в каком-то смысле, если говорить о «Ленте», «родовая травма» и сохранилась, потому что мы до сих пор боимся, например, экстенсивно расширяться. Мы привыкли жить, как я это называю, в условиях ограниченной нищеты. Мы все время жмемся. Вот с тех пор есть ощущение, что у меня довольно мало сотрудников. То есть, мы производим довольно большое количество материалов очень маленькими силами.
Есть ли у вас прямые конкуренты, такие, за кем вы наблюдаете, или конкуренты, которые наблюдают за вами?
Я сейчас буду говорить неполиткорректные вещи. Самых главных конкурентов недавно торжественно зарезали при всех. Это были «РИА Новости». С одной стороны мне бы, конечно, руки потирать, с другой стороны, это плохо, когда в рыночную конкуренцию вмешивается государство, это всегда плохо. Когда уничтожают твоего конкурента, это тоже плохо. Потому что мы оказались, простите за некоторое самодовольство, в позиции или в состоянии Усэйна Болта: бежать вперед, когда тебя никто не догоняет — это неинтересно. Интересно соревноваться с кем-то. Нас этого соревнования лишили. Что касается исторических конкурентов, это «Газета.ру», теперь мы в одном холдинге. Но «Газета.ру», к сожалению для них, к счастью для меня, давно отстала от нас, во всяком случае, по показателям, по трафику, по объему аудитории. Я пока не вижу, чем они могут удивить аудиторию так, чтоб она к ним вернулась.
А если говорить о мелких или новых СМИ, то да, конечно, они вызывают мою озабоченность. В журналистском жаргоне есть одно выражение, но я его смягчу: «замусоривают поляну». Потому что, например, «Лента» первой стала вести неспортивные онлайны. Онлайны политических событий, онлайны развлекательных событий. Мы первые провели онлайн «Евровидения», мы первые провели онлайн прямой линии Путина. Это, правда, было очень давно, но это был абсолютный рекорд — 370 тысяч посетителей за 2-4 часа, сколько там Путин разговаривал.
После чего онлайны стали вести все. Безусловно, у нас нет копирайта на онлайны, и мы не можем и не будем никогда в жизни их кому-то предъявлять, но ощущение, что за «Лентой» внимательно следят и начинают копировать, — это не ощущение, это знание. Потому что точно так же «Лента» первая сделала энциклопедию ньюсмейкеров, после чего энциклопедию ньюсмейкеров сделали РБК, после чего пресс-портреты или какое-то подобие начал делать «Яндекс». То есть, мы, безусловно, трендсеттеры, и какие-то вещи мы делаем первыми.
Скажите, а вы сами страдаете от цензуры со стороны государства?
Нет, я не страдаю от цензуры государства. Государство в мою жизнь не вмешивается. И все, кто говорят, что государство со страшной силой вмешивается в их жизнь… Наверное, так и есть. Но только не в нашей пока отрасли. Государство пока вмешивается другими методами в нашу жизнь. Государство вмешивается принятием бессмысленных и беспощадных законов, указов и приказов, рекомендаций и инструкций. Начиная от тех инструкций, которые к нам применяет Роскомнадзор, в частности блокировка материалов, экстремизм, и т.д. и т.п. Начиная от маркировки собственно сайта — 18+, которую мы обязаны были делать, и заканчивая последними инициативами Государственной Думы.
В этом смысле государство вмешивается. Но это не вмешательство в контент. Это усложнение нам жизни как производственной единице. Что касается вмешательства в контент, то в интернет-СМИ, насколько я понимаю, самоцензура — больше, чем цензура. Конечно, цензура есть. Более того, на государственных каналах она есть по определению. Они получают государственные деньги, они должны транслировать государственную точку зрения. Что касается независимых СМИ, то там скорее не цензура, а желание получить политические или властные дивиденды от игр с государством.
То есть, у тебя всегда есть выбор — остаться в позиции независимого СМИ, но тогда не получить доступ к каким-то ньюсмейкерам, не достигнуть каких-то договоренностей, не быть аккредитованным и т.д. То есть, ты за независимость ты заплатишь отлучением от властных структур. Либо ты вступаешь в эти игры и начинаешь танцы с волками, но тогда уже будь готов заплатить за это тем, что тебя попросят исправить здесь, попросят убрать такой заголовок, не писать об этом или уделить особое внимание этой теме. Это очень тонкая грань, где каждый выбирает для себя.
Будет ли дальше интернет контролироваться государством?
Конечно, будет. Насколько я вижу, и это, опять же, мое оценочное суждение, взаимодействие государства с интернет-отраслью будет развиваться именно по силовому сценарию. То есть, нас будут пытаться ограничивать законодательно, и будут пытаться ограничивать с помощью специально созданных надзорных органов. Переговариваться с нами, телефонным правом пользоваться никто не собирается. Скорее всего, нас если и будут ограничивать, то только так.
Наша страна очень многонациональная и многоконфессиональная. Как вы справляетесь с тем, чтобы написать новость и никого не задеть? Чтобы люди не отсеялись?
У меня нет такой задачи.
Вы не чувствуете на себе эту ответственность?
Абсолютно. Я информирую людей. Если у людей IQ меньше 80 и они оскорбляются, узнав какую-то достоверную информацию, то это их проблемы. Моя главная задача — доставлять информацию, правдивую, достоверную, проверенную информацию, и точно в срок.
В каком-то смысле я работаю разносчиком пиццы. Если человек заказал себе пиццу, а у него аллергия на перец, это не проблема разносчика. Если он заказал себе пиццу с ананасом, и потом плюется, это не проблема того, кто ему доставил эту пиццу. Это проблема человека, который знал, что у него аллергия, но попытался заказать себе пиццу с ананасом или перцем.
Расскажите про Антона Носика. Был ли у него особый стиль управления, особые черты, которые знали только 10 человек, которые пришли?
Нет. Антон Носик — очень открытый человек. Про него, по-моему, все знают всё. Что я, например, знаю об Антоне, так это то, что в нем совершенно точно живут два разных человека. В обычной, мирной жизни нет человека более толерантного, терпимого, ласкового и внимательного. Просто таких в природе не существует. Вне зависимости от того, что бы с тобой не случилось, ты можешь звонить и получить от него все, что тебе нужно в этот момент. Поддержку, деньги, его время, его связи, консультацию. Все, что угодно.
Как только мы переходим из личных отношений, дружеских, в рабочие, это превращается в сущий ад. Наверное, «Лента» неплохо работает до сих пор только потому, что мы получили эту прививку из самых недр ада. Потому что одновременно ты должен был, если Антону что-то не нравилось, в сию секунду ответить ему на восемь «асек», три смски, переписать заголовок, перестроить структуру текста, поставить 28 ссылок, и это должно было быть сделано сейчас, немедленно. Сам он писал в свое время до 20 тысяч знаков в сутки и никогда в жизни не считал писание текстов чем-то особенным.
Он всегда говорил, что средне образованный человек с нормальными умственными способностями всегда должен быть готов и способен внятно выразить свои мысли в письменной речи. Он не считал хороший текст достижением, он считал его формой жизни. Поэтому работать с ним было чудовищно тяжело. И мы работали всегда на пределе возможностей. Как бы ты не старался, ему всегда было мало. Он, бывало, и ночевал на работе, и дорабатывался до того, что попадал в больницу с обострением язвы желудка. Он чудовищно переутомлялся, и он жил, ел и спал на работе, усваивал гигантское количество информации, и успевал всех нас достать так, что когда он наконец уходил, господи… Хоть посидеть пять минут. Поэтому он очень жесткий начальник. И очень хороший человек.
За время существования «Ленты.ру» у вас несколько раз менялся собственник. Расскажите, как это происходило?
Я боюсь, что это будет не очень серьезно, потому что так было заведено и так заведено сейчас, что объединения — это бизнес-решения, а не политические решения. Поэтому редакция принимала в этом минимальное участие, нас просто ставили в известность в какой-то момент о том, что будут такие или такие изменения.
Первую историю, когда мы вошли в «Рамблер», и это был, если мне память не изменяет, двухтысячный год, мы не заметили, пока мы не переехали в здание, в котором сидел «Рамблер». Это было начало 2001 года, и мы ничего тогда не понимали про «Рамблер». «Лента» всегда была наособицу. У нас долго время было ощущение, в чем меня часто упрекают и сейчас, осаждённой крепости, потому что «Рамблер» развивался в соответствии с своей стратегией, не учитывая совершенно присутствия «Ленты».
Более того, время от времени появлялись в «Рамблере» менеджеры, которые считали «Ленту» основным конкурентом некоторым сервисам «Рамблера», например «Рамблер-Новостям». Поэтому мы привыкли жить в одиночку и ни на кого особенно не рассчитывать в этой жизни.
После того, как «Профмедиа» сменило в очередной раз менеджмент «Рамблера» и объединило нас с «Афишей», жизнь наша поменялась кардинальным образом, потому что впервые за всю историю наших отношений с «Рамблером» к руководству холдинга пришли люди медийные. Не из телекома, не из бизнеса, а из «Афиши». Люди, которые говорят на нашем языке, думают, как мы. Это было первое руководство за долгое время, которое понимало, что такое «Лента», и почему нужно к нам относиться так или иначе.
И у нас начался конфетно-букетный период. Мы очень хорошо прожили эти полтора года. То есть, конечно же, мы ругались, в этом самом кабинете четыре часа с гендиректором «Рамблера», кричали друг на друга и стучали кулаками. Мы обижались, он писал мне страшные письма. «Если ты так когда-нибудь ещё со мной будешь так говорить — я не переступлю порог твоего кабинета». Я сказала, что это самая страшная угроза от начальства, которую я когда-либо в жизни слышала.
Но, тем не менее, мы очень хорошо прожили эти полтора года. Сейчас руководство холдинга сменилось, и сменился, собственно, владелец холдинга, им стал господин Мамут. И пока мы только начинаем выстраивать наши отношения. Я пока ещё не очень понимаю, куда это приведёт. Безусловно, это люди совершенно другие, это люди высокотехнологичные, которые мыслят категориями не только медийными, но и категориями интернет-бизнеса. Мне с ними тяжеловато. Но это мое личное отношение. Что касается всего остального — мне пока еще рано говорить о том, насколько хорошо «Лента» войдет в эту структуру. Есть какое-то количество внутренних противоречий. Их вижу пока только я, остальные не поддерживают меня в моих, как бы это сказать, потугах быть Кассандрой.
Расскажите о работе «Ленты.ру» с социальными сетями
Мы пытались выходить в социальные сети, и в Twitter у нас это получилось, по-моему, в 2010 или 2011 году. А с другими социальными сетями мы не могли никак установить контакт — простите за каламбур. И только начав работать во «ВКонтакте», мы избавились от пренебрежительного отношения к социальным сетям, мы поняли, насколько это отзывчивая аудитория, насколько за внешней грубоватостью и юмором на грани фола стоят нормальные, живые, хорошие люди, очень хорошо саморегулирующиеся, на самом деле. И насколько хорошо там все организовано.
Поэтому сейчас «ВКонтакте» дает нам аудитории столько же, сколько «Яндекс». Аудитория из социальных сетей составляет, по-моему, больше 15% всей аудитории «Ленты.ру». И это одна из самых отзывчивых и реактивных аудиторий. Более того, мы даже несколько материалов в «Ленте» сделали на основании того, что присылали нам люди из нашего паблика «ВКонтакте».
Ну и понятное дело, что у «Ленты.ру» во «ВКонтакте» очень такой хулиганский имижд. Я получаю очень много жалоб от взрослых людей, которые говорят: «Как же вам, взрослой женщине, не стыдно, что у вас такой паблик». Мне не стыдно, мне весело как раз.
А что скажете о Facebook?
В Facebook было такое ощущение, что часть из Live Journal перетекла и устроила там небольшую тусовочку. Сейчас уже не так. Всегда сначала приходят самые пронырливые, потом приходят самые умные, а потом уже и все остальные. Уровень дискуссий, конечно, пошел вниз.
У меня к Facebook очень много вопросов. По поводу выдачи информации во френдленте, по поводу бесконечной рекламы и того, что Марк Цукерберг решает за меня, что мне нужно видеть, а что не нужно, по поводу взаимодействия со СМИ. Во «ВКонтакте» чем больше тебя читают, чем больше делятся твоим контентом читатели, тем выше ты поднимаешься на основной стене новостной. В Facebook за тебя это решает Марк Цукерберг, и часто в обратной пропорции. Если у тебя небольшая аудитория, тебя показывают почти всем, но как только твоя группа в Facebook пересекает некий рубеж — тебя начинают показывать только небольшому проценту аудитории, а если у тебя становится гигантская группа, как, например, у «Ленты», там почти 700 тысяч человек, и нас показывают трем процентам людей. Для чего это делается? Для того, чтобы мы выкупили промо и отдавали деньги Facebook для рекламы наших страниц.
Про какие основные события в истории «Ленты.ру» вы бы хотели рассказать сами?
Во-первых, редизайн, конечно. Когда мы поняли, как нужно переделывать «Ленту» и какой должна быть внутренняя структура, мы начали с нашим аналитиком стали изучать статистику пути по сайту, то, как себя люди ведут, сколько они и где «залипают», какие пути для них остаются закрытыми. И когда мы представили схему и техническое задание для дизайнера, мы ее делали не так, как делают многие средства массовой информации — «сделайте нам красиво и ярко». Мы точно понимали, чего мы хотим добиться этим редизайном.
Мы запланировали, что у нас будет проседание в аудитории на четыре месяца, но уже через два вышли ровно на декабрьские показатели (перезапуск «Ленты.ру» состоялся в январе 2013 года — прим. theRunet.com). За что гигантское спасибо нашему дизайнеру. Правда, после этого он стал нарасхват, и я боюсь, что «Ленту» теперь растиражируют. А недавно один предприимчивый юноша на WordPress повесил объявление — «Кто хочет „Ленту.ру“ по 40 долларов за штуку? Шаблон я готов продать».
Есть некоторое количество сайтов, которые полностью копируют дизайн «Ленты». Какие-то чиновники из Московского Федерального правительства говорили, что теперь разные подразделения, муниципалитеты, когда заказывают себе сайты, говорят «сделайте нам, пожалуйста, как у „Ленты“». То есть мы каким-то образом задали такой отраслевой стандарт. Мы получили премию за лучший в мире новостной дизайн. Есть такая премия Solutions for News Design. В шорт-лист российские сайты входили, но премию не получали никогда. Мы получили ее вместе с мобильной версией Guardian.
Но два месяца мы стояли под вентилятором, на который набрасывают то, что не едят. В чем нас только не обвиняли. Тем не менее, получилось, что мы выиграли, и мне лично было важно, что мы выиграли битву с собственным начальством. Руководство объединенной компании говорило мне, что я не имею права делать полный редизайн. Что я должна сделать сплит на пять или десять процентов аудитории и посмотреть, как она отреагирует. А я доказывала, что аудитория всегда реагирует одинаково — «отдайте нам наше старое, любимое, привычное».
После редизайна мне писали возмущенные письма — особенно меня поразило письмо от юридического отдела Бабаевской кондитерской фабрики. Они сказали: «Вы убили не просто дух, вы убили самую душу нашей родной „Ленты!“». Это было очень смешно. Но, тем не менее, мы оказались в победителях, и я ужасно рада.
Расскажите об интересных случаях из жизни редакции.
Вы знаете, у нас в редакции забавные истории происходят примерно 18 раз в сутки, если не чаще. Поэтому дорогая редакция ржет бесконечно, стены содрогаются от их хохота. На самом деле, это просто такая разрядка, потому что очень тяжело работать в новостях, это тяжелый труд, в том числе эмоционально очень тяжелый.
Мы часто говорим, что яркий признак «Ленты.ру» — это почти тотальный аутизм. Не имея в виду ничего плохого. Потому что люди, например, могут в течение какого-то времени сидеть рядом за столами и не знать, как зовут друг друга, а знать друг друга только по нику в редакционном чате.
Точно так же многие не знают, кто главный редактор. Например, у меня есть прекрасный редактор Иван, который пришел работать в ночную смену, и мы с ним встречались, но он меня не запомнил. Я увидела ошибку в тексте и пишу ему в чат: «Ночная смена, исправьте, пожалуйста, ошибку». В ответ я получаю: «Ты кто?». Я говорю: «Я — Тимченко». Он: «А мне это что, что-то должно говорить?». Я говорю: «Ну, наверное, да. Исправь ошибку». Он говорит: «Ты, наверное, спамер, или робот? Я тебя сейчас забаню». Я говорю: «Я тот человек, который тебя уволит через 30 секунд, если ты сейчас же не прекратишь пререкаться, а исправишь ошибку». Остальное со слов ночной смены. Он говорит: «Ребят, а вы знаете, что такое Тимченко?». Они ему: «Ну вообще-то это наш главный редактор», — «Да, блин? А я ее чуть не забанил».
На самом деле, это стандартная ситуация. Например, как-то на Новый год мы гуляли, и чтобы люди не ломились в кабинет генерального директора, написали на нем слово «Касса». И оно так и висело на кабинете. Пришел новый редактор и тоже делает ошибку. Выходит генеральный директор и говорит: «Вы знаете, мне написал приятель, у вас там ошибка, исправьте, пожалуйста». Редактор вскакивает и говорит: «А с каких пор мне кассирша указывает, как писать?».
Таких историй у нас много. Не считая того, что я в Facebook веду такую маленькую ленту забавных происшествий, которая называется «Будни класса коррекции». А началось это с того, что нас объединили с «Афишей», мы посмотрели друг на друга, и решили, что это как слить элитные классы гимназии из Столешникова переулка и класс коррекции из Бирюлево (это «Лента.ру»). Потому что они о высоком, а мы — исключительно о новостях, и в довольно грубом жанре. Так что на каждой летучке я записываю за ними то, что они говорят, потом выкладываю это в Facebook. Народ смеется.
Что вы еще хотели бы сказать о «Ленте»?
О том, какие замечательные люди там работают. В «Ленте» есть традиция возвращения. Есть рекордсмены, которых я брала на работу четыре раза. То есть люди возвращаются, и, конечно, возвращаются не просто так. Тут, кроме всего прочего, есть и такая история: ты можешь быть кем угодно, исповедовать какую угодно религию, делать все, что угодно, быть какого угодно размера, но если ты работаешь хорошо, тебя будут любить. Причем, любить беззаветно.
В прошлом году мне позвонила Светлана Рейтер и сказала: «Я знаю, что у вас есть ставка, может я могла бы прислать свое резюме?». Я просто чуть не зарыдала, потому что поняла, что «Лента» стала тем местом, где хотят работать, просто очень хотят работать хорошие журналисты и очень хорошие люди.